Пуаро, смотревший на миссис Бэнкс с участием и болью, протянул ей свой белоснежный носовой платок.
— Я долго болела, — продолжала миссис Бэнкс, вытирая слёзы. — Тяжёлая нервная горячка, около месяца. Пока я росла, она повторялась снова и снова, меня лечили, но безуспешно. Потом приступы стали реже, но когда я вышла замуж, болезнь вернулась. Мне пришлось два года провести в санатории в Альпах. Я так боялась, мистер Пуаро, так боялась, что у меня будут дети, и с ними случится нечто подобное! Лишь после рождения Майкла мне стало легче. И вот…
— Madame Бэнкс, — мягко произнёс Пуаро, — тогда, во время похищения, вы и потеряли напёрсток?
Она молча кивнула, спрятав лицо в платок.
— Ah, pauvre enfant, — вздохнул Пуаро. — Мы не станем вас больше терзать, просто знайте: Пуаро сделает всё, что в его силах, чтобы уберечь вас и ваших детей, que le ciel m’aide.
И тут раздался стук в дверь.
Миссис Бэнкс вздрогнула и беспомощно посмотрела на Пуаро.
— Ничего не бойтесь, madame Бэнкс. Мы здесь, и констебль Коллинз тоже.
На пороге гостиной появилась горничная Эллен.
— Мэм, там пришли по объявлению. Одна девушка, мэм, хочет поступить на место няни.
— Пригласите её, mademoiselle Эллен, будьте так добры, — распорядился Пуаро, видя, что миссис Бэнкс нужно время, чтобы прийти в себя.
Молодая женщина, вошедшая в гостиную через пару мгновений, на первый взгляд казалась обычной рабочей жительницей Лондона. Высокая, худая, с большими руками и ступнями в удобных ботинках без каблуков. Под мышкой она держала сложенный зонтик, в руке — большой ковровый саквояж. Синий жакет с блестящими серебристыми пуговицами свободно висел на её угловатом теле, скромная шляпка с узкими полями и тряпичной розой сзади немного съехала от ветра на лоб, отчего посетительнице пришлось вскинуть подбородок, чтобы взглянуть на нас. Однако её волосы цвета воронова крыла были по-прежнему надёжно стянуты в узел и блестели, словно рояльный лак. Щёки молодой особы розовели румянцем, несколько вздёрнутый нос придавал её лицу независимый и лукавый вид, но больше всего мне запомнились её глаза: яркие, синие, весёлые, они глядели зорко и, казалось, видели всех вокруг насквозь.
Отчего-то и миссис Бэнкс, и Пуаро, и сам я молча уставились на вошедшую, точно лишились дара речи, а она смотрела на нас — изучающе и терпеливо. Наконец, спустя полминуты, она ловким движением спрятала зонтик в саквояж и сообщила:
— Меня зовут Мэри Поппинс, и я здесь, потому что вы искали няню. Место ещё не занято?
— Нет-нет, место свободно, — поспешила заверить её миссис Бэнкс. — Надеюсь, рекомендации у вас при себе?
— Рекомендации?
Мисс Поппинс, казалось, готова была рассмеяться.
— Я присматривала за столькими детьми, миссис Бэнкс, что, носи я с собой рекомендации, мне пришлось бы завести для них отдельный сундук, а я предпочитаю путешествовать налегке.
— Но ведь так принято… — с некоторым сомнением сказала миссис Бэнкс. — Все так поступают.
— А какой в этом смысл? Если мне подойдёт работа, а вам подойду я, зачем читать, что обо мне думают другие? А если нет, тем более.
Миссис Бэнкс растерянно улыбнулась и кивнула.
— Пожалуй, вы правы.
Я оторопело взглянул на Пуаро и к своему изумлению увидел, что мой друг тоже улыбается. Казалось, с появлением мисс Поппинс гнетущее предчувствие беды, нависшей над домом номер семнадцать, развеялось, и сама беда отступила, не вынеся пронзительного взгляда новой няни. То, что мисс Поппинс получит это место, — если, конечно, оно ей подойдёт, — было очевидно.
— Наверное, вы хотите познакомиться с детьми, — предположила миссис Бэнкс.
— Это было бы разумно, — одобрила Мэри Поппинс.
— Если позволите, madame Бэнкс, — подал голос Пуаро. — Полагаю, mademoiselle Поппинс должна в полной мере понимать, что за работа ей предстоит.
Миссис Бэнкс опустилась обратно в кресло.
— Да, конечно… Я должна была предупредить…
— Какие-то сложности с детьми? — деловито осведомилась Мэри Поппинс.
— Нет, они обычно очень послушные, — неуверенно начала миссис Бэнкс.
Мэри Поппинс издала чудной звук, нечто вроде тонкого «хм!», выдохнутого через нос. Боюсь, самым точным определением для него было слово «фыркнула».
— Бывает, что они не слушаются, — поправилась миссис Бэнкс, — как любые дети. Но дело не в них. Мистер Пуаро, может быть, вы сумеете объяснить лучше?
— Дело в том, mademoiselle Поппинс, что у нас есть основания опасаться за детей. Возможно, им угрожает похищение. И, если вы возьмётесь за эту работу, я просил бы вас немедленно извещать обо всём подозрительном madame Бэнкс, monsieur Мэнсфилда, её брата, или меня, Эркюля Пуаро, лично.
С этими словами Пуаро протянул мисс Поппинс свою карточку.
Мэри Поппинс взяла карточку, вскинув брови, прочла и сунула в карман. Потом посмотрела на Пуаро, — она почти на голову возвышалась над ним, — и неожиданно изящным движением подняла свободную руку, обратив к Пуаро большую ладонь с сомкнутыми длинными пальцами.
— Пока я буду с детьми, им ничто не угрожает, — тихим певучим голосом, от которого у меня на миг перехватило дыхание, произнесла она.
И, вновь обратившись к миссис Бэнкс, добавила уже привычным деловым тоном:
— Итак, дети!
Когда женщины вышли из гостиной, я повернулся к Пуаро.
— Что вы об этом думаете, Пуаро? Я в жизни не видел ничего подобного!
— Я тоже, mon cher ami, я тоже. Думаю, нам редкостно повезло.
— Вы надо мной смеётесь?
— Нисколько. Более того, я считаю, что редкостно повезло Бэнксам — и юным, и старшим.
— Но ведь вы впервые видите эту Мэри Поппинс! И ничего о ней не знаете!