— С ней будут mademoiselle Эллен, madame Брилл и monsieur Робертсон, — заметил Пуаро. — И констебля Гранта должен сменить новый дежурный полицейский.
— Чужие люди, — коротко ответил Мэнсфилд.
Мы промолчали.
Инспектор Джэпп, вернувшийся в гостиную, сообщил, что распорядился относительно сменщика Гранта, и мы, передав миссис Бэнкс пожелания скорейшего выздоровления, покинули дом.
Непогода, между тем, разыгралась вовсю. Восточный ветер, поднявшийся накануне, трепал вишнёвые деревья вдоль улицы, и они словно отплясывали какой-то дикий танец. Флюгер на угловом доме поскрипывал под порывами бури. По всей Черри-Три Лейн стучали засовами калитки, из парка напротив летела сухая листва. Нарисованный мелом на тротуаре корабль, на мостике которого стоял бравый кавалер в шитом золотом красном мундире и треуголке, казалось, на всех парусах шёл к крыльцу Бэнксов.
— По-вашему, Пуаро, что всё-таки происходит в этом доме? — спросил инспектор Джэпп, поднимая воротник пальто.
— Инспектор, — отозвался Пуаро, пытаясь упрятать подбородок поглубже в кашне и с интересом рассматривая рисунок на тротуаре, — одно я могу сказать с совершенной уверенностью: нечто очень скверное и опасное. И мы с Гастингсом вернёмся сегодня днём, чтобы выяснить, что именно.
— Вернёмся! — изумился я. — Зачем?
— Mon ami, даже вы уже должны были заметить, что madame Бэнкс явно что-то известно. И что каждый раз, когда она готова заговорить об этом, её останавливает присутствие брата. Что ж, значит нужно побеседовать с нею, когда monsieur Мэнсфилда не будет рядом, что, по удачному стечению обстоятельств, случится как раз сегодня, когда он к четырём отправится на встречу с архитектором. Et voilà tout!
— Но она может не захотеть с нами разговаривать.
Пуаро взглянул на меня и покачал головой.
— Гастингс, из нас двоих лишь вы имеете счастье быть отцом. Неужели есть что-то, на что бы вы не пошли ради благополучия своих детей?
Я не нашёл, что ответить.
В четверть пятого мы с Пуаро снова стояли перед калиткой дома номер семнадцать на Черри-Три Лейн. Восточный ветер к тому времени превратился в настоящую бурю. Вишнёвые деревья, казалось, готовы были вывернуться из земли, клонившееся к заходу солнце временами пробивалось сквозь тучи и озаряло мирную улицу несколько зловещим светом, отливавшим медью.
— Ну что, Гастингс, вам по-прежнему кажется, что здесь ничего не может произойти? — осведомился Пуаро.
Я лишь поёжился.
Дверь нам открыл всё тот же спавший на ходу Робертсон, но за его плечом я увидел полицейского, поднявшегося при нашем появлении со стула в холле.
— Констебль Коллинз, полагаю? Меня зовут Эркюль Пуаро, и мы с капитаном Гастингсом приглашены семьёй для консультаций.
— Добрый день, джентльмены, — кивнул констебль. — Инспектор про вас предупреждал.
Робертсон проводил нас в гостиную, куда через пару минут вошла и миссис Бэнкс.
— Мистер Пуаро, капитан Гастингс! Я не ожидала снова увидеть вас сегодня. Боюсь, мой брат отлучился по неотложным делам…
— Прошу прощения, madame Бэнкс, — прервал её Пуаро, — но мы пришли побеседовать не с вашим братом, а с вами.
Миссис Бэнкс посмотрела на него с искренним удивлением.
— Но о чём? Я вряд ли могу сообщить вам какие-то полезные сведения.
— Ah, полезные, précisément! Чем больше я думаю об этом деле, madame Бэнкс, тем больше уверяюсь в том, что для его успешного разрешения сведения, которые принято считать полезными, совершенно не годятся. И напротив, то, что вам кажется бесполезным, может оказаться незаменимо.
— Вынуждена признаться, что не понимаю вас, мистер Пуаро.
Пуаро взглянул миссис Бэнкс в глаза и ласково, словно говорил с ребёнком, начал:
— Madame Бэнкс, о чём вы всё время думаете, но не решаетесь сказать? Нечто, — или некто, — вызывает у вас столь глубокий страх, что вы бледнеете, едва вспоминаете об этом. Но вы молчите, во многом из-за брата.
Миссис Бэнкс протестующим жестом подняла руку, но Пуаро опередил её:
— Я далёк от того, чтобы предполагать, что вы боитесь monsieur Мэнсфилда. Quelle absurdité! Он — любящий и заботливый брат, ясно, что он искренне беспокоится о вас и готов на всё, чтобы вам помочь. И всё же, его присутствие накладывает на ваши уста печать. Отчего, madame Бэнкс?
Пока Пуаро говорил, миссис Бэнкс сидела, опустив голову, а когда снова посмотрела на нас, я увидел, что её глаза полны слёз.
— Вы правы, — очень тихо вымолвила она. — Правы во всём. Джон — лучший брат на свете, если бы не он, всё это свело бы меня в могилу. Но он боится, что… что болезнь вернётся, и не хочет, чтобы я погружалась в мысли о том, что тогда случилось.
— Когда, madame Бэнкс? Когда вы были ребёнком, как Джейн?
Миссис Бэнкс кивнула.
— Что произошло? С вами были жестоки?
— Меня похитили, мистер Пуаро. Прямо из детской, из моей постели.
— Кто?
— Я почти ничего не помню. Помню только, что его звали Питер. Помню деревья, очень высокие. Возможно, то был парк или лес. Там были и другие дети, много детей, их тоже украл Питер. Помню огни, какой-то сверкающий серебристый порошок — возможно, какое-то одурманивающее вещество, — из-за него казалось, что становишься лёгким, словно мыльный пузырь, и летишь. Помню, что мы прятались от взрослых, что я рассказывала остальным сказки, чтобы не было так страшно, и они звали меня мамой. Но это всё.
— Вы помните, как вернулись домой?
Миссис Бэнкс покачала головой. Теперь она, не таясь, плакала.
— Однажды утром я просто проснулась в своей кровати. Возле меня сидела измученная мама. Увидев, что я очнулась, она заплакала, обняла меня, так крепко, как никогда раньше, и всё твердила, что я её девочка, что больше со мной не случится ничего плохого, и больше она меня никому не отдаст.